Когда я была подростком и пыталась писать книги, то что-то большое отец совсем не хотел читать. Маленькая я не понимала, почему так, в чём дело? С короткими вещами всё обстоит немного лучше, а в длинных такая проблема.
Подросла и поняла, что всё дело в том, что я считала в людях недостатками: что они пили и курили. То есть, завязка моей самой большой книжки состояла в том, что девочка должна была попасть в волшебный мир, и она сбежала от родителей, потому что они пили, курили и ругались. Вспомнив это сегодня, я задумалась сначала над тем, как это хорошо отражает то, как я вообще смотрю на других людей, что мне кажется "подлежащим исправлению". Книжки, где я хотела написать очень положительных героинь, оказывались книжками об очень ненавидящих людях, которые мечтают зачесать всех под одну гребёнку. Но даже в той книге всё было не так гладко: среди добрых лепреконов был один, способный врать, и мне смутно помнится, его способность там как-то помогла волшебной стране выстоять против злых гоблинов. А волшебная статуэтка, которая должна была всех исправить, не сделала из гоблинов супер-добрячков, а просто сменила их приоритеты. То есть, сам материал, с которым я "работала", исподтишка вынуждал меня писать не только чёрным и белым, иначе будет скучно и нечитабельно. Но вот эта черта, которая торчит у меня в ранних писательских попытках, много говорит и обо мне нынешней. Я не зрю в корень: я легко "агрюсь" на что-то внешнее, кажущееся мне неприемлемым, вместо того, чтобы задуматься о мотивах. Вспыльчивые друзья научили меня, что за сердитой интонацией может крыться не злоба, а обида, вполне возможно, что на меня, и скорее всего на мою невнимательность и эгоистичность. Для моего первичного примитивного взгляда это работает так: "Ты чего орёшь? Я же вот на тебя не ору. Это несправедливо". А мы ведь просто говорим на разных языках, и это может быть способом привлечь моё блуждающее сонное внимание к чему-то животрепещущему. Я не эмоциональна - другие эмоциональны, и так же, как они принимают мою ровность и тихое плак-плак, мне следует принимать их рычание и матюки. Внутри у нас вполне может быть одно и то же, которое наружу выходит по-разному. А коллеги научили меня, что всё это курево и выпивание имеет мало общего с человеческой душой. То есть, я и раньше это знала, но в большом коллективе это особенно ярко заметно. То, как ты обращаешься с собственным организмом, ни граммулечки не говорит о том, каков ты с другими людьми, и сколько в тебе любви.
Но откуда у меня вообще такое восприятие хорошего и плохого, достойного и недостойного?
Всё это заложилось в том кукольном мирке, где я росла первые лет 18, пока у меня не появилось больше близких друзей, чем один. Разные точки зрения, разное воспитание, разные бэкграунды, разных мир. Я на всё смотрела, выглядывая одним глазом из микромирка, где курят и пьют только плохие, а если кто-то начинает говорить на повышенных тонах, то это означает катастрофу, и ты должен бежать под одеяло и плакать, а не пытаться помочь кричащему человеку справиться с его болью. Вылезать из скорлупы было сложно. Привыкать читать книги, где люди умирают, было сложно. И настолько, что восприятие к 3-4 курсу одеревенело, и всё читалось уже с равнодушием, без эмоций: этот помрёт, ага, помер, ок. Только "Повелитель мух" на последнем курсе вернул мне здоровые читательские эмоции, а до этого атака книгами разной степени драматичности выстроила внутри очередную стену: а, пофиг, главное запомнить сюжетные ходы и понять взаимосвязь с историко-культурным контекстом. Потому что в детстве я имела некоторую власть избегать книг, которые расстраивают, и делала это, насколько возможно. А книги, которые расстраивали, так и остались внутри какими-то болезненными иголками. Вот этот паучок из Чиполлино, которого просто склевала курица. Это же шок. Я только пару лет назад поняла, каково это, когда нечто подобное случается в жизни. А для детского сознания это было просто неприемлемо. У меня там было всё хорошо. Мне нельзя было выходить со двора на улицу, а у бабушки - покидать пределы квартала, нужно было по возможности всегда быть на виду родителей (сбегать за обедом через дорогу с маминой работы - это же целое приключение, а поход с классом в музей - удивительный новый мир... мне казалось, что мы отправляемся очень далеко, а сейчас понимаю, что за несколько кварталов от школы). Жизненные ориентиры выбирались двумя путями: детские книги и поведение родителей. А ещё журналы для подростков и энциклопедии для девочек, которые рассказывали, что пить, курить, принимать наркотики и заниматься сексом в 15 лет - это плохо, и так не должно быть. "Принято", - подумала маленькая Зоя и твёрдо решила: "В моей жизни ничего этого не будет, и у других этого тоже быть не должно". А вот про других решать не тебе, маленькая Зоя.
Хорошо осознавать какие-то вещи. Но ещё лучше было бы осознавать их вовремя. Сиюминутно. Как только показалось, что кто-то неправ, и надо что-то "исправить" или убежать и спрятаться, пока человек не станет обратно "нормальным" - проверить, не могу ли я для этого исправить что-то в собственном поведении, или не требуется ли "неправому" забота и любовь.