Рада, что успела доесть свои щи раньше, чем дед сжёг бумажки на улице: удалось посидеть с ним и поболтать. Обнаружила, что могу сказать так, чтобы он услышал - хотя бы некоторые слова, так что вышел диалог.
- Ты в каком классе?
- В университете!
- И сколько осталось?
- Год!
- А Лиза?
- Закончила!
- Работает где-нибудь?
- Английский преподаёт!
- А?
- Английский преподаёт!
А потом дед, как водится, велел мне есть яблоки, смородину, вишню. Я повиновалась, немного пожевав при нём, а потом сделала обход двора.
Почему-то разительнее замечались сходства со старым, нежели различия. Вот вишня, это маленькая, гладенькая, необычная и гармоничная тёмная сердобская вишенка. А та, другая, которая была вкуснее, на месте? Да, на месте, и я пожимаю ей лиственные лапы, но вкуснее теперь та, первая. А вот крыжовник, кажется, уже опал или не растёт больше. Грушёвка с пустым выеденным высохшим стволом умудряется давать яблоки. Ёлка выросла красивой: хочется в это верить, хотя объективно она аляповата. И хотя масса всего изменилась, я смотрю в пасмурное небо с сияющим замесом недавно облегчённых туч и благодарю за то, что здесь всё по-старому. Больше по-старому, чем я могла ожидать.
Бабушку ещё не видела: не решаюсь, боясь, что здесь не по-старому. Неуютно быть незнакомкой, хотя это уже несколько лет так. Но я слышу, как она ходит, постанывая, и этого мне хватает для тихого душевного удовлетворения. Как днём, когда дедушка ещё не вышел из зала и сладко зевал в кровати: слышишь и думаешь: дедушка. И хорошо.
Здравствуй, Сердобск.